«Это наша земля. Наша, сколько бы в ней не водилось предателей и ублюдков, сколько бы по ней не ступало новых «пророков» и льстецов. Это наша земля.»
Эта земля принадлежала ей куда больше чем любому из властителей, множащихся сейчас, после уничтожения Саурона. Эта земля принадлежала ей, потому что Милдред не заявляла на её прав — просто ковром её чертогов были сухие травы, а потолком — звездное небо. И лучшего барда, чем степной ветер еще не рождалось.
Здесь не было места эльфам и их союзникам, не было места и оркам с их отчаянным желанием убивать и мстить.  Сын сестры уведет племя далеко от всех этих дрязг, сын сестры смеется над войной — как и она, гордая дочь Эрвига. Но отныне ей нести груз за отца — и умирать, свободной, во имя свободы которую не может дать ни один король.
Повелитель Кханда пообещал ей золотые горы когда-то — умбарские пираты — пляску в штормящем море, и награду что она возьмет сама. И то, и другое было интересно ей — но плен золотых речей Кханда или свобода на острие клинка — выбор тех, кто не видел гроз в степях, с которыми не сравнится шторм и золото рассветов,  сверкающее ярче любых чертогов.
Она вспоминала, как отвергла предложенный ей мир — зачем, война и без того не была её делом и целью, зачем вешать на себя обязательства.
И вспоминала бешеную скачку домой, осознание приближающегося врага... Здесь был её дом, и никто лучше не знал, какие камни подвинуть, что бы враг вызвал на себя гнев скал, где спрятаться, откуда стрелять, как двигаться, не издавая ни звука, и как шуметь за целый отряд. Впрочем, их было вполне достаточно, что бы накрыть ущелье стрелами. Вполне достаточно что бы спустить обвал и уйти, словно бы ничего не было.
Милдред никогда не нравилось убивать — она, сощурив глаза, глядела на заходящее солнце и вспоминала крики попавших в её засаду. И расседлывала собственного коня трясущимися руками, все приговаривая.
- Подожди, подожди. Скоро все кончится, мы уйдем так далеко, как только можно. И забудем.
Нет, Милдред не плакала — и не мучилась совестью, просто её душило дурное предчувствие.  Её люди уехали далеко вперед, она обещалась догнать их через пару дней. Выбор был сделан, и сомневаться в правильности его — не в привычках гордого вождя. Отпустив коня щипать сочную траву — воистину, море Рун было живительным местом — она принялась ставить лагерь и разжигать скудный костерок. Кинжал и колчан с луком она так и не сняла с пояса — её земля никогда не была гостеприимна. Надо вернуться и проверить. Убить уцелевших, если такие есть. Нельзя было столь легко уезжать.
[edit]Очепятки[/edit]

Отредактировано Милдред (25.02.2015 19:50)

Милдред поставила котелок с водой на огонь, и принялась вычесывать свои волосы гребнем. Пыль и ветер, путавшие волосы, превращая их в один большой колтун, заплетай их — не заплетай. «Хорошо эльфийкам. Всегда выглядят как после купания.»
Кочевники не были особо чистоплотным народом, но Милдред никогда не упускала шанса окунуться в воду — любила она это дело. Надо будет на сей раз уйти еще дальше, прочь от степей — на год-два, пока не уляжется пыль, поднятая войсками и стремлениями Саурона. Умей она ненавидеть — ненавидела бы Темного, но подобные чувства всегда сковывали её — вот и отбросила их уроженка степей. Все таки иногда было интересно — а где именно появилась она на свет, где впервые увидела отца и мать? Но увы, никто не смог ей того рассказать.
Когда её лошадь жалобно вскрикнула, Милдред отреагировала сразу, вскакивая и накладывая на лук стрелу. И закричала-застонала сама, глядя как подергиваются ноги её умирающего друга.
- Тсера!
Но её растили вождем, а значит — научили держать себя в руках. Она закусила губу, справляясь с чувствами, выпрямилась и подняла лук. И голос звучал даже приветливо, не выдавая той боли, что она испытала, потеряв собственного коня. Того горя, что сейчас заняло её сердце.
- Выходи, чужак. Присядь у костра, выпей со мной.
Хозяйка, говорящая с не слишком почтительным гостем. Не больше и не меньше.
Тсеру она вырастила. Сама выбрала себе жеребенка, сама кормила и вплетала в гриву заговоры, сделавшие её столь быстроногой. Укротила её — своими руками, кормила её — своими руками, в редкие грозы — своими руками покрывала её голову тканью, своими речами утешала, успокаивала. Ни разу не хлестнула её хлыстом, ни разу не оскорбила криком.
А теперь — не может даже подойти и коснуться еще теплого носа.

Если натянуть лук - руки устают, и стрела не убивает наповал. Да и уклоняться с натянутым луком - терять время, драгоценные мгновения. Против столь близкого врага у неё есть одна стрела - при удаче, две, она не эльфийка, их скорость стрельбы ей недостижима.
- Выходи. Сядь у костра, поговорим. Тогда я положу оружие, но не думай, что я верю в благородство жалких наемников, падальшиков, вылезающих лишь во времена смуты.
Она говорила на всеобщим с едва заметным акцентом, придававшим ей шарм, а не раздражающим. Надо было одеться по-другому, притвориться таким же охотником - как же все глупо.
Стрелять она тоже не спешила, пока не будет уверена, что попадет точно в цель - а ноги поставила так, что бы быстро сбросить котелок в огонь, и скрыться на пару мгновений в облаке пара. Не самое лучшее место для поединка - ей прятаться разве что в воду, но далеко ли она уплывет? Была бы жива Тсера... нет, не думать об этом, запрет на сердце - иначе сохранить холодный разум и добродушную улыбку совсем уж не выйдет. Женщина тяжело вздохнула. Патовая ситуация, но уступать нельзя - можно попробовать договориться.
- Если разоружишься - я не буду для тебя угрозой, слово вождя. Быть может, я прощу тебе даже смерть моей любимой кобылы. Мы не враги.
Нет, враги. С того самого мига как они погнались за мной, с того самого мига как их король решил, сам того не понимая, извратить мой выбор. С того мига как я стала для них мишенью.

Она смотрела на него настороженно, но без страха — лук в её руках не дрожал, да и тетиву она не спешила натягивать. Милдред была верна своему слову — не атаковала, но отступила на пару шагов назад.
Вождь никогда не производила впечатление опасного человека — не то выражение лица, не те движения, даже взгляд — это все не напугало бы и ребенка. Но со своей стороны — и её не пугало ничто, даже столь бросающееся в глаза уродство... не-человека. Это было заметно — нотками в голосе, повадками, тем, как стелилась трава под ногами.
- Ну и стремная у тебя морда, эльф. А вражда... Не я тебя таковым сделала. А вы, те, кто приносят сюда с собой запахи горящих городов и крови.
Нет, эта земля никогда не была мирной — но чужак, это слово значит куда больше, чем враг. То что было здесь — принадлежало её миру. То, что нес с собой эльф — оковы, боль, гнев — это все должно было оставаться на его земле. И не рушить её свободу. Не убивать то, что дорого ей.
Легенды говорили, что её племя жило в городе когда-то — как водится, этот город был прекраснейшим из городов, иначе легенда не была бы красивой — и когда враги ступили в него, тогдашний вождь приказал сжечь его, и поклялся что его потомки будут вечно скитаться  по миру. С тех пор так и повелось — никогда не оставлять за спиной ничего, кроме засыпанных землей кострищ, да едва заметных обозначений, указывающих на удобные места для других кочевников.
- Зачем ты следовал за мной?
Еще пара вопросов — и она опустит лук, достанет бурдюк с иноземным вином и полоски вяленного мяса. А потом пойдет собирать хворост для костра — не оставлять же труп лошади гнить. А если эльф поведет себя неправильно — то шкура её любимицы окропится красной кровью убийцы.

Несколько тягуче долгих мгновений Милдрет смотрела на эльфа — во взгляде не было отвращения, скорее любопытство, а потом она засмеялась, садясь и откладывая в сторону лук.
- Хорошо, ты поймал меня. Ложь не в моих привычках. Садись, эльф, с глазами... - тут она замялась, подбирая слово на всеобщем — палача и повадками убийцы безвинных зверей.
Беспечность и веселье снова засквозило в её облике. Разве что был в этом оттенок печали — то, как она бросила взгляд в сторону лошади, то, как повернула голову — что бы даже краем глаза не видеть труп. Как протянула бурдюк с вином — словно на поминках были, когда положено шутить и улыбаться, что бы посмертие поминаемого оказалось легким.
И она все еще не боялась — ни на миг, хотя теперь быдла совершенно открыта для любого удара или предательства. Но нет — оказывала ему честь, как и любому другому гостю — и убитые по её слову среди тех скал не стояли между ними.
Милдред было плевать, а что там думал сам эльф — его дело. Но раз не гневается — значит, они не были друзьями.
-Далеко ушел от своих лесов, стремномордый. И зачем?
В её словах не было оттенка оскорбления. Она констатировала факт — он страшен, как оживший полежавший труп, и благо что не пахнет так же. Вот только был у Милдред друг, которого в детстве лицом в костер уронили — еле спасли, вот только страшен он стал, да и обоих глаз лишился. Ничего, прекрасным товарищем был, а сейчас вовсе мудрецом слывет, да меряет степи в одиночестве почти. Мол, ветер зовет его, жеребца ненасытного. Уж вождь-то знала — по бабам он шатается, мудростью своей их восхитит, да в шатер позовет, а там, лишь бы детей потом не случилось.

А Милдред снова замолчала – после слов о клятве. Как бы поразились её соплеменники, привыкшие что она болтает без умолку, и вообще ничего не воспринимает всерьез.
Но клятва – это было иным. Она много знала о клятвах, о том как к ним относятся люди, эльфы и орки. И для неё это прозвучало похоронным колоколом, а уже после – вызвало смех. Очень веселый, хотя и выглядело это как реакция на его манипуляции с бурдюком.
Но теперь Милдред знала – в этой игре проиграла именно она, в тот самый миг, когда не проверила выживших в той засаде. Нужно было задержаться… Однако время назад не повернуть, а проигрывать вождь умела, выбирая нужный момент что бы это признать. Удерживая хоть немного инициативы.
- Добро, мой эльфийский враг. Добро… - Произнесла она, все еще посмеиваясь, - Клятва, говоришь… Лепешку будешь?
Она достала её из сумы и разломила пополам, протягивая половину Шраму, а на другую половину укладывая пучок сочного лука да кусок сыра. Скорая смерть не повод умирать голодной, а повод хорошо повеселиться напоследок. Ведь какой быть в последние мгновения, какой запомниться – это ведь тоже выбор, а выбор – это всегда свобода.
- Ешь, пей. Не нужно меня пугать, у тебя не получится, так что расслабься и ешь. Можешь кинжал мой взять, я-то представляю себе шансы против тебя что с ним, что без него. Эх, увидеть бы еще один рассвет… Вот ты – любишь рассветы?
Наверное, она могла показаться скорбной разумом, безумной – она и была таковой, раз не пыталась даже бежать, а потчевала своего убийцу вином и угощением. Но ей было весело – отчаянно весело, ведь дальше – ничего уже не будет. Эх, сейчас бы плясок у костра да песен, и поминальный костер по себе до неба сложить – вот тогда умирать и вовсе не жаль будет, ну да назгул с ним! Женщина сделала несколько глотков вина, и отстегнула пояс, вздыхая.
- Ну, что спросишь, эльф?  Только вот не надо спрашивать куда ушли мои люди и все такое. Хотя, ответ не сложный. Они ушли так далеко, как только может человек. И даже дальше. Что бы ни один король, царь, владыка или «бог во плоти» не совался со своими условиями и обязательствами, прикрытыми мягкими речами. Так что не спрашивай меня об этом – а в остальном – будем говорить, да?
А вот и болтливость её проявилась – заполняющая паузу, вплетающаяся в шум моря. Милдред подкинула еще веток в костер и сыпанула крупы в котелок, да кусочков сушеного мяса, чтоб похлебка была посытнее. Авось, эльф сожрет, не пропадать же добру.

Взгляд вождя задержался на лице эльфа. Все таки выглядело все это жутковато, спорить тут было нечего. Но, по-крайней мере он веселился, а не гневался, а остальное пережить-то можно.  "И все же, любопытно, почему он так страшен. А врали, эльфы любые раны залечивают так, словно и не было их."
- Я впервые увидела эльфов всего три луны назад. Откуда мне знать, что вы любите?
Милдред неторопливо помешала котелок, а после принялась продолжать вычесывать волосы гребнем. Любой другой орал бы уже  «Дура, швырни котел во врага и беги, что есть мочи», но она не была уверена что убежит далеко. Да, среди скал она бы затерялась — а дальше, дальше-то что? Играть в прятки, не имея возможности выйти на открытую местность, спать вполглаза? Ну уж нет.  Тягаться с эльфом в выносливости и мерить, у кого взгляд острее — это для глупцов.
- Спасибо. Но тогда тебе придется делать его кровавым — я не скажу где мои люди, не взыщи. Иди на юг, в Кханд, в Харад, и исполняй там свою клятву, уничтожай жрецов и правителей.  Тех, кто ему служил — иди. В крови тебе недостатка не будет. А мое племя будет искать то самое место — или построит его само. И если ты скажешь что это глупость — чтож, мне не впервой их совершать, а уж произносить-то — пф.
Угроза, может и впечатлила её — но по ней было не сказать — она просто достала кинжал и разрезала еще одну полоску сушеного мяса, добавляя её в похлебку. Милдред считала, что достаточно уже отступила — и никто никогда не сможет сломить её верность её народу. Под пытками ли, суля сокровища и богатства, даруя жизнь — никто.
- В этом, Шрам, ты проиграл, не так ли? Я все равно умру, и тут уж ничего не попишешь. Милдред, дочь Эрвига, сына... Вобщем, могу своих предков хоть до начала начал перечислить, но суть-то не измениться. Так что не порть прекрасную, тихую ночь. Под ножом я буду петь ужасно.
Она говорила так, как говорил бы любой, не знавший истинного горя и боли. Да она бы со скалы сбросилась, но не позволила бы себе измениться. А теперь — ну что теперь-то говорить, перед последним, незабываемым рассветом?

-Я сражалась с вами. Я бегала от вас. А не вела долгие беседы под звездами.. жаль, конечно. Хотя альтернатива не была плохой, что бы вы там не думали. Проиграй вы в этой войне — меня бы спас мой выбор. А выйграли вы — ну чтож, окажись я ловчее, тоже избегла бы смерти. А не встать на сторону Саурона — и кем бы стали мои люди? Рабами? Мерзость.
В её речах не было привычного по разговорам с вастаками фанатизма. Зрелые размышления. Она сожалела разве что о том, что не выждала чуть дольше, авось и не пришлось бы идти под стяг Ока. Но сожаления — пустая трата времени и только.
-Зря ты дал свою клятву. Какой бы она ни была. Ограничивать свободу собственных решений — глупо, как не погляди.
Да, она имела право давать ему советы. Право последней ночи, право, не испачканное никаким расчетом. Если он пощадит её — это почти унизит гордую Милдред,и надежд она не питала. Надежды не нужны, когда путь и так ясен, как день.
- Ну, они всегда были трусами. Пройдет с пару десятков лет, они соберут свежие силы — и все по новой. Дело ведь не в «Повелителе» а в их собственной жажде порабощать все, что только видят.  А тебе.. ну, орков много в мире, найдешь себе кровь. Хотя лучше бери мой шатер, найди себе коня и странствуй безо всяких лишних дум. Или женщину себе найди, племя создай. Была бы великолепная шутка, да?
Она засмеялась, представив как все эти "высокие господа" из своих белокаменных городов и величественных лесов поглядели как ээльф кочует с племенем и нянчит остроухих ребятишек.

- Я знаю что вы не отступаете от своих клятв. Но давать подобное — дурость. Не смотри на меня, ты может старше и мудрее, но я куда счастливее. И не думай, что я была бы палачом — достаточно и того, что я вообще взялась бездарно тратить свое время на убийство кого бы то ни было. Все ради места под солнцем для своего племени и для себя — но кем бы мы были, если бы переступали через себя — никем.
Она чуть чуть подумала, и добавила со смешком — тут уже явно чувствовалась легкая издевка — Милдред действительно не понимала настоящей подоплеки, вот и казалось это ей глупым.
-Да-да, знаю я про эту вашу брезгливость. А потом думаете, почему это вам люди не верят — так вы со своей избирательностью и брезгливостью сами такое настроили. Наши женщины вам нехороши, а вашим дамам — наши мужчины.
Когда он заговорил о скверне, она посерьезнела, а потом дернула его за прядь волос, ущипнула за руку  - и все это с абсолютно спокойным выражением лица, даже и не подумав, что нарушает дистанцию. Потом прищелкнула пару раз языком и рассмеялась.
-Как по мне — так вся скверна у тебя в голове. Напиться бы тебе, с бабой лечь и все прошло бы. А не прошло бы — снова такое повторить, а не думать и ворошить одно и тоже. Эльф как эльф, ну и что, что страшен как драконья задница?

Она, на волосок от смерти снова весело рассмеялась. Там, за порогом, её ждал отец. Там, за порогом было что-то — она сама и не знает что, но любопытство присуще в равной степени женщинам и кошкам — вот и стремилась она вечно то в небо, то к неизвестности.
- Какой горячий. Но я поняла твои слова. Девственники вы там все, вот и дури в голове много.
Бесполезно было говорит о вечной любви с дикаркой. Может, она о таком и мечтала — девочкой, но уж точно не подходя к тридцатилетнему порогу зрелости, и навидавшись грязи по самую макушку.
А может, она действительно поняла что он хотел сказать — но не тянуло её на философию о несбыточном перед смертью. Ей хотелось смеха, смеха, вина и песен. Чего угодно, сгладившего бы ожидание рассвета.
Но не душащей тоски, не горя от того, что на земле после неё не останется продолжения, а памяти — только имя в списке предков, без каких-либо достижений.
Милдред, между делом, совершенно не смущало лежать на земле с ножом около глазницы — обещанию эльфа она поверила сразу и полностью, так чего волноваться из-за таких мелочей? Она даже к кинжалу своему не притронулась, только лежала, посмеиваясь.

- Может, и сложилось бы. Эх, знала бы я о вас, эльфах, это раньше.. какое поприще для диверсий!
Она засмеялась и села, провожая взглядом своего будущего убийцу, и с любопытством за ним наблюдая. Ей, конечно, стоило бы напасть — но оставить о себе добрую память было все же важнее. Хотя — кому она лжет, преступить законы гостеприимства, преступить через разломненный хлеб значило перечеркнуть все, что она знала о себе.
Милдред, наблюдая за ним, не засмеялась — она подняла голову к небу, на котором показались звезды и отчаянно, жадно и страстно произнесла.
- Как же я хочу жить! Как же я люблю жить, Шрам, ты и представить себе этого не можешь. Я никогда не ненавидела и не презирала, я принимала всех, как они есть, я убивала чисто и гладко, не причиняя боли специально. Я ценила чужую свободу и многообразие мнений. Но мне всего лишь двадцать шесть лет, у меня было столько времени... почему же сейчас я так остро чувствую, что его мне не хватило? А? Ответь, мой будущий убийца, ты прожил дольше, ты должен знать.
Ни капли горечи, ни капли грусти. Она желала знать и жить, и уж точно смирение не было из её добродетелей, даже если оружие сложено, а выбор сделан. Милдред несколько раз глубоко вздохнула, и приложилась к вину, успокаивая, заливая свой огонь.

- Ой, такое чувство что я теперь сейчас на жизнь жаловалась. Я сетовала, что прежде жизнь была чуть менее наполнена красками, чем сегодня — и только.
Она вскочила и ругаясь, сняла похлебку с огня, покачивая головой и быстро её помешивая. Готовила Милдред хорошо и вкусно, а от того всегда расстраивалась, когда что-то такое происходило — в конце концов она, как женщина, должна подобное делать на высшем уровне.
- Вот захватил ты меня разговором, почти попортила всю еду. Ну да все равно хорошо вышло — попробуй.
Женщина поднялась, и посмотрела на небо, грустно улыбнувшись — звезды начинали меркнуть, и времени у неё почти не было. Она наклонилась, набрала теплой золы и засыпала в кружку, а потом обратилась к эльфу.
- Светает. Дай мне время подготовиться — я должна уйти по моим обычаям, что бы в посмертии хранить свое племя.. или ждать его за порогом, а не остаться навеки привязанной к этому месту.
Голос её был спокоен и мягок, и в нем не чувствовалось отчаяния или страха — до сих пор. Гордость — от рождения, и до самой смерти, гордость выше заснеженных пиков гор. Кто-то назвал бы это порогом — но кто еще говорил с убийцей без обвинений, кто еще смирился в первый же миг а дальше — словно праздновал свою гибель?

- Ой, не будь идиотом- Она пошла к шатру, оставив кинжал около костра - Можешь охранять вход, если так уж приспичило. Но умру я в долженствующем вождю облике.
И скрылась внутри, фыркнув недовольно. Все таки замашки правителя присутствовали и у неё, легкая надменность привыкшего приказывать.
Что бы Шрам не волновался, она затянула негромкую песенку. Потом еще и еще оду, и все они были крайне фривольного содержания. Девушкам говорить о таком неприлично, те то что знать такое обилие песен.
Тем временем почти совсем рассвело, и пара глупых птиц пропела свои трели, скрывшись в небесах. Милдред все еще готовилась, посмеиваясь своим собственным песням и, видимо, отпивая воды.
Когда она явилась наконец из шатра - от странницы-разведчицы не осталось и следа.  Одежда преображает людей, подчеркивает достоинства, скрадывает недостатки - и в ней изменения произошли разительные. Да, она все еще оставалась дикаркой - но теперь эта дикость бросалась в глаза, подчеркнутая беспардонно открытой одеждой - на ней была только расшитая золотой нитью алая безрукавка, едва прикрывающая грудь, да легкие шаровары. А нанесенные на тело символы и узоры делали её похожей на жрицу выдуманных и забытых людьми востока богов. Обилие золотых украшений, монеты вплетенные в волосы, звенящие мелкие колокольчики на ножных браслетах, все это было предельно не-по эльфийски, кричаще, и отдавало восхитительной беспардонностью.
- Видишь, не сбежала. Конечно, траурные одежды у нас белые, но, думаю, сойдет.
Казалось, даже голос звучит по-другому - то ли акцент усилился, то ли еще что, но более Милдред на Милдред уже не походила.

- Правда? Чтож, хоть не опозорюсь. - Она улыбнулась уже привычной веселой улыбкой, и чуть коснулась пальцами ладони протянутой руки. Через час, когда отгорит рассвет отгорит и её жизнь — было в этом что-то восхитительно символичное.  Для неё особенно — ей довелось немало пройти дорог, и каждый рассвет она бережно сохраняла в своей памяти, и ни один из них не был похож на предыдущий.
- Когда я умру — захочешь похоронить, сожги — вместе с лошадью. Будет тяжело возиться — просто положи рядом с Тсерой, что бы я её касалась. Для тебя это наверняка глупые суеверия — но в посмертии я хочу быть с ней. А если нет посмертия — что же, труп вастачки рядом с трупом кобылы — символично.
Даже здесь она посмеялась, тряхнув головой — монеты в волосах весело зазвенели. Но как же я не хочу умирать.. Столько дорог не пройдено, песен не спето, целей не достигнуто! Слишком рано. Рок настиг меня слишком рано — ну, пускай, благо, что не слишком поздно. А что я увижу когда глаза мои померкнут — загадка, которая наконец для меня будет разгадана. Совсем скоро.»
Милдред смотрела в сторону восходящего солнца, что бы успеть поймать первые лучи, не пропустить ни мига - или пропустить ото миг, когда клинок коснется её тела.

Отредактировано Милдред (05.03.2015 21:37)