Зачем тянуть со смертью в таком красивом саду?
(с) Убить Билла.
Лирическое отступление, не содержащее в себе никакой ценной информации, а так же сцен насилия, проявлений геноцида и расовых предрассудков. Реакционно настроенным эльфам и оркам читать не рекомендуется.
Мало кто мог точно сказать, чего в этой битве было больше - воды или крови. Обе они были пущены силой ненависти, обе текли из рваных ран, оставленных на телах земли и детей ее, и обе несли с собой смерть. И оба потока казались неиссякаемыми до тех пор, пока превращенные в рубиновую реку ручьи не утонули в трупах тех и других. И тогда бесстрастный наблюдатель смог бы заметить, с каким остервенением густая от гнева кровь вновь ринулась на оставленную только ей свободу. Но в этой битве не было бесстрастных наблюдателей, умевших ценить уникальное искусство Смерти. Все те, кто не был занят сражением за собственную, еще не свободную кровь, уже познакомились с легендарным художником в черном лично. И для них Время остановилось навсегда.
У огромной дыры, которая теперь служила воротами и пропускала всех, кто был в состоянии идти, нежно обняв груду камней, лежал огромный тролль. На черной от сажи, земли и крови морде навсегда застыло выражение какого-то наивного детского непонимания. Такую рожицу может скорчить ребенок, увидев наутро под подушкой свой собственный зуб вместо обещанного мамой золотого. Мимика тролля казалась еще более наивной и детской из-за отсутствия одного глаза под впалым закрытым веком. Но этот глаз ему уже был совершенно не нужен - бесконечные сны он мог видеть и так.
Чуть поодаль, прислонившись к еще целому куску стены и вытянув длинные тонкие ноги, полусидел-полулежал высокий эльф с широкими плечами, длинными золотыми волосами, изрядно подкрашенными кровью и вымоченными подземными потоками, и рукоятью меча в животе. Легкий доспех, погнутый и искореженный в месте ранения, сверкал застывшими кристаллами капель воды и крови. Сильная рука сжимала блестящий лук, не брошенный в роковой момент. Издалека, правда, только совсем издалека, бессмертный казался спящим, но очень глубоко и в очень неудобной позе. Зато маленькому, ладно скроенному орку, аккуратно положившему голову эльфу на колени, было гораздо удобнее. Очень изобретательному фантазеру они могли представиться отцом и сыном, отдыхающими где-то под деревом в весеннем лесу. Усталый и серьезный эльф, до последнего охраняющий улыбающегося, пусть несколько кровожадно, маленького орка, на которого так внезапно нагнала сон длинная крылатая стрела. Воистину, Смерть обладает непревзойденным чувством юмора.
Бесстрастный наблюдатель, обративший свой взгляд вглубь крепости и осторожно переступающий через распластанные тела, мог бы обнаружить не менее удивительные картины гения, чьи творения создают сами себя. Обнявшись так крепко, словно Эру впервые свел их вновь после сотен лет разлуки, лежали так и не докричавший свой победный возглас перворожденный с перерезанным горлом и зеленый клыкастый пехотинец с лишней деталью из прочного металла, выглядывающей из-за спины. Впереди у них - целая Вечность в чертогах на западе Валинора, чтобы рассказать друг другу обо всем, что произошло за время с их последней встречи. А может, и нет. Может быть, они просто мертвы.
Здесь было место всему: сожалению, радости, ненависти, нежности, заботе, злобе и непредсказуемым случайностям. Растянувшийся посреди площади пузатый тролль был почти не виден за телами эльфов и орков, облепивших его, словно дети - отца. Лишь толстые пальцы и огромные, как валуны, ноги, указывали на то, что еще один гигант отправился в лучший мир. Или худший.
Умудренный годами эльф с маской ненависти и злобы на лице, уронивший меч на красные камни, левой рукой прижимал к груди отделенную от тела голову врага, про которого можно было сказать только то, что смерть принесла ему умиротворение. Наверняка бессмертный вряд ли собирался отправляться в чертоги Мандоса, держа у сердца отнюдь не руку своей возлюбленной, но битва решила этот маленький этюд за него. Обезглавленное орочье тело, должно быть, недолго оставалось одиноким - чья-то неосторожная нога довольно метко отправила столь же одинокую эльфийскую голову в позолоченном шлеме в слишком близкое соседство с шеей безбашенного урука. Воздействие сей картины на наблюдателя различается исключительно качеством наблюдателя, но наш - бесстрастен, а потому спокоен и немного ироничен.
Но даже там, где, казалось бы, царит Смерть и реками льется кровь, всегда есть место Жизни, иначе для чего вообще существует конец? Наблюдать одну лишь Смерть так же скучно, как наблюдать одну лишь Жизнь.
Конец лирического отступления.
Войско за стенами замка.
Несмотря на то, что внутри замка кишмя кишела Черная армия, и эльфы уже были не способны отодвинуть орков назад, за пределами уже переставших служить защитой белых стен еще было достаточно тех, кто еще не успел воздать должное прелестным защитникам. Они ждали своей очереди. Ждали нетерпеливо, скалясь, шипя, оставляя темные пятна смачных плевков на траве, уже не изумрудной, истертой тысячами ног, примятой колесами орудий и выжженной до ржаво-красных подпалин. Ждали, улыбаясь и смеясь неприятным для нежного уха эльфов каркающим, щелкающим смехом. И дождались.
Бурзаш, командующий второй сотней пятого пехотного полка, пристально наблюдал за происходящим у стен, когда визгливый крик дозорного заставил его повернуться лицом к лесу.
- Эльфы! GOLUG SKAI!
В рычание почуявших близкую кровь орков ворвалось пение эльфийских рогов. Бурзаш слишком хорошо знал, что за этим последует.
- Накрыться щитами! Сомкнуть строй! Приготовиться!
В команду, усиленную сотнями голосов, ворвался зловещий свист стрел, похожий на неизбежное шипение песка, уносимого с берега огромной волной. Те, кто успел спрятаться от крылатой смерти, издевательски шипели сквозь сомкнутые зубы и крепче сжимали ятаганы, топоры и мечи. Те, кто не успел, шипели от боли и сыпали проклятиями. А были и мертвые. Те, кому было суждено не успеть.
Не было времени смотреть по сторонам и считать пробитых навылет черных воинов. За них нужно было мстить - и заодно за тех, пал жертвой безотчетного отвращения этого бессмертного народа. Их кишки они готовы были выпускать снова и снова.
Ответ черных лучников был незамедлительным. Под яростные крики и рев последние ряды, тут же ставшие фронтовыми, встретили первый удар. Ничто не могло отбросить их назад, хоть и не тысячами исчислялись те, чей меч досыта напился сладкой крови.
Отчаянная атака эльфов захлебнулась в толпе орков, словно в густом болоте. Они осознали это, не слишком поздно, чтобы оказаться глупцами, не слишком рано, чтобы прослыть трусами. Бурзаш, лишившийся правой щеки и глаза, но живой, провожал издевающимся взглядом их сияющие спины, сплевывая наполняющую рот кровь сквозь черную дыру. Лучники поливали их стрелами, пехотинцы посылали вслед ятаганы, плевки и ругательства, в которых звучал вой огня и грохот камней Мории и Мордора.
- МОРДОР!
- BURZ GHASH!
- URUK - HAI!
- Дети земляных червей... - улыбаясь черными от крови губами, прошептал Бурзаш. Теперь они не посмеют сунуться сюда, а раздавить их в лесу Орда всегда успеет. Обернувшись, он заметил среди несколько одетых в черное трупов слабо шевелящегося эльфа. Сотник подошел ближе, криво ухмыляясь и капая на эльфа черной кровью вперемешку со слюной. Остроухий был тяжело ранен, но в глазах светилась такая ненависть, что Бурзаш причмокнул.
-Да ты живее всех живых, snaga. Пленные могут нам понадобиться. Для повышения, как это у вас говорится, морали! - Он рассмеялся хриплым свистящим смехом и, откинув подальше от эльфа меч, достал веревку. Но размотать ее не успел.
- Никогда, мразь. - Маленький кинжал полетел в шею орка, но, сила броска была так мала, что он, словно игрушечный, отскочил от крепкой кожи, оставив на ней лишь крошечное отверстие. Бурзаш покачал головой, хмыкнул и собрался пнуть эльфа под ребра, но тот, поливая сотника обжигающей ненавистью светлых глаз, перерезал себе горло коротким лезвием. На это у него хватило сил.
- Встретимся в чертогах Мандоса. Если, конечно, ты туда попадешь! - забулькал орк, сплевывая свертывающуюся кровь. Настало время возвращать победителей.
- Назад!
- Сдвинуть требушеты ближе к замку!
Заскрипели колеса и веревки под тяжестью хитроумных машин, длинные кнуты засвистели в воздухе, подгоняя огромных троллей. Победоносные вопли эхом метались в воздухе, били в вековые стволы леса и заставляли дрожать молодые листья.
Унесенные горячкой схватки орки возвращались к своим местам, нетерпеливо посматривая на залитый кровавым светом солнца замок.
Войско в стенах.
Черные волны, орущие, вопящие, визжащие, захлестывали стены замка, переливались через обугленные и раскрошенные камни, высохшие и свежие трупы, озера крови, отрубленные головы, конечности, брошенные и упавшие топоры, мечи, луки... Порядком побитые, местами ежащиеся стрелами тролли методично давили и смахивали с мэллорнов аккуратные, хрупкие домики эльфов, размахивая палицами и воя, кто от боли, а кто от ярости, давили букашек, снующих у них под ногами. Все реже и реже слышался свист быстрой эльфийской стрелы, все меньше длинногривых голов мелькало в толпе орков, однородной и безумной. Кто мог, уходил в лес, кто не мог, уходил к праотцам. Многим помогали уйти. Уж в этом деле урков никогда не приходилось просить дважды.
Тех, кто отступал в лес, черное племя преследовало лишь стрелами и воплями, ранящими сердце эльфов не хуже кривых и грязных ятаганов. Ведь замок, беззащитный, ничем больше не укрепленный, был в руках ненавидимых врагов. И враги никогда не упустят шанса оставить от него кучку золы и эльфийских костей.
Барлог
Крошечные, по меркам демона из Преисподней, стрелы эльфов не причиняли Барлогу вреда. Сначала жалкие попытки остроухих ранить его забавляли и смешили, и демон, играючи размахивая плеткой, отправлял за стену одного лучника за другим, поджаривая их на лету прямо в собственном соку. Запах горячей крови вновь раздразнил его, и, когда напор летучих игл вновь усилился, демон вновь двинулся вперед, прикрываясь крыльями и рыча - громко, утробно, накаляя воздух своим дыханием. Эльфы, видимо, преследовавшие цель отвлечь Барлога, ее достигли, и теперь поспешно сворачивались. Демон, забывший о Галадриэли, мощными плевками заставлял их парами прилипать к камню, плавя доспехи, кожу, добираясь до самого разума. Наслаждался криками и шипением испаряющейся крови. Размахивал плетью, превращая эльфов в невиданных акробатов, совершающих последние в своей жизни смертельные трюки. Выл, рычал, смеялся. Но тонкие уши эльфов не различали в рокоте огня этого смеха и не признавали других языков, кроме своего. Языка, который слишком красив для расы воинов. На нем можно лишь петь, рыдать и говорить о любви. А война редко бывает благосклонна к созданиям, не говорящем на ее языке.
Последние эльфы бежали в лес. Барлог в последний раз поднял свою плеть и разбил белокурую голову невезучего эльфа о камни и с рычанием проследил, как стремительно краснеет белый плащ. И вспомнил.
Пылающие глаза, из которых сыпались искры, обратились к замку. Галадриэль и ее приближенные скрылись внутри, заперев за собой дверь и подпалив несколько орочьих шкур. Демон прищурился и, оставляя после себя дым и пламя, направился к легендарному дереву, которое выдержало сотни и тысячи лет, а теперь должно было пасть под натиском сил, которых никогда не знало. Эти силы были безжалостнее урагана, чернее бесконечной ночи, сильнее волн и быстрее осени, что золотила его листья. Это была его последняя весна.
Серебристая кора мэллорна отражала огонь, мечущийся вокруг Барлога, словно бросая ему вызов. Демон сощурился, зарычал и, размахнувшись, оставил на бархатистой коре глубокую царапину, черную, дымящуюся рану. Дерево загудело, и потревоженная листва зашипела на обидчика. Демон зарычал - повелительно и гневно. Ведь он привык получать то, что хотел.
Орки и тролли, занятые кто чем, вскинули головы.
- Olog-hai! Goth!
- Olog-hai!
- Поднять троллей! Срубить это бревно!
- OLOG-HAI!
Обиженно и яростно завыли тролли, подстегаемые погонщиками, и огромные топоры, фальшаки, дубины, измазанные кровью и грязью, взлетели в воздух. Сотрясаемый тяжелыми ударами, мэллорн терял листву раньше времени, так и не успев зацвести. Серебряные листья плавно ложились под тяжелые ноги троллей, втаптывались в грязь, рвались на части и умирали.
